Šarapovová dopovala

Navalnyj je dostal v jejich vlastním stylu 

Ruský prezident tvrdil - aniž by předložil důkazy - že sledování Navalného bylo kvůli údajné spolupráci Navalného s „americkými zpravodajskými agenturami“. Putin také popřel, že by FSB měla při jeho otravě nějakou roli, a uvedl, že „kdyby [FSB] chtěla, dokonali by svou práci až do konce“. Nevysvětlil ovšem, proč by podezřelí museli být sledováni důstojníky spojení s chemickou válkou a lékařským zázemím, ani proč tito agenti komunikovali s předními ruskými odborníky na nervové toxiny ve dnech a hodinách před otravou Navalného. Navalnyj použil aplikaci IP telefonie (id spoofing app), která umožňuje vlastní nastavení ID volajícího. V tomto případě bylo jako ID spoofing vybráno číslo pevné linky FSB, která podle záznamů hovorů pravidelně komunikovala s několika členy travičského týmu. Druhou a poslední osobou, kterou Navalnyj kontaktoval byl Konstantin Kudryavtsev - člen týmu FSB, který před nástupem do FSB vystudoval Vojenskou biologicko-chemickou akademii a poté pracoval ve 42. institutu ministerstva obrany (biologická válka). Kudryavtsev po otravě cestoval dvakrát do Omsku: jednou 25. srpna a podruhé 2. října 2020. Jeho telefonní záznamy také ukázaly, že těsně před a během předpokládané doby otravy pravidelně komunikoval s plk. Stanislavem Makshakovem, přímým velitelem čety FSB a zástupcem ředitele Kriminalistického ústavu FSB. Tento hovor narozdíl od prvního byl úspěšný. Kudryavtsev si původně myslel, že mluví Artyomem Troyanovem (jeho první linka po zvednutí telefonu byla „Artyome, zdravím...“), důstojníkem FSB, který - podle Kudryavtsevových vlastních slov - používá toto pevné číslo. „Maxim“, neexistující poradce Nikolaye Patrusheva, mu řekl, že jeho hovor byl směrován prostřednictvím telefonní ústředny FSB, což vysvětluje, proč se to jeví jako číslo někoho jiného, a zdálo se, že tomu věří Kudryavtsev. „Maxim“ řekl Kudryavtsevovi, že ho šéf požádal o naléhavou zprávu od všech členů týmu FSB zapojených do operace Navalnyj kvůli obrovským problémům, které tato operace způsobila. (Kudryavtsev naznačil, že chápe, o jaké problémy se jedná, když řekl: „Sleduji také televizi a čtu internet“). Kudryavtsev zpočátku váhal mluvit na otevřené lince a řekl, že nebyl informován o všech aspektech operace. Z jeho vlastního následného popisu se zdá, že se primárně podílel na vyčištění důkazů po pokusu o otravu, a ne na samotné otravě. „Maxim“ však dokázal přesvědčit Kudryavceva, že jeho předpokládaný šéf potřebuje osobní hodnocení operace každého člena týmu a navíc, že hovor byl povolen generálem Vladimirem Bogdanovem, ředitelem odboru speciálních technologií FSB. Posledně uvedená informace přesvědčila Kudryavtseva a on souhlasil, že odpoví na podrobné otázky Alexeye Navalného, který působí jako fiktivní „Maxim“. Tento telefonát byl proveden před jakýmkoli zveřejněním o četě FSB a jejich spojení s otravou Navalny a bez toho, aby byl některý z činitelů veřejně jmenován. Kudryavtsevovo rozhodnutí sdílet přísně tajné detaily bylo ovlivněno podrobnými znalostmi „Maxima“, které měl o složení týmu FSB, který byl do operace zapojen. Tento telefonát byl veden ještě v době před jakýmkoli zveřejněním jmen čety FSB a jejich spojení s otravou Navalného. Klíčová přiznaná fakta 1. Hlavním zastřešujícím přiznáním během dlouhého rozhovoru bylo, že FSB skutečně stála za otravou Navalného v Tomsku. Zatímco Kudryavtsev říká, že nebyl součástí otravy v Tomsku, připouští, že byl zapojen do jedné předchozí operace v roce 2017, stejně jako do sanace po Navalného hospitalizaci v Omsku. Jmenuje však své kolegy, kteří byli součástí Tomské mise, a popisuje podrobnosti, které by mohl znát pouze účastník celé operace FSB. Kudryavtsev analyzuje důvody neúspěchu atentátu. Také popisuje velmi podrobně krycí opatření FSB přijatá k očištění Navalného oblečení a osobních věcí od jakékoli stopy toxinu. 2. Makshakov je velitelem jednotky a Alexej Alexandrov a Ivan Osipov byli hlavními pachateli otravy v Tomsku. Na začátku hovoru „Maxim“ požádá Kudryavtseva, aby vyhodnotil výkon svých kolegů během operace v Tomsku. Kudryavtsev vyjadřuje znepokojení nad tím, že podepsal smlouvu o mlčenlivosti, a místo toho navrhuje, aby „Maxim“ adresoval své otázky Stanislavu Makshakovovi. Toto je nečekané pojmenování Makshakova Kudryavtsevem a je to už podruhé. Následné odkazy na Makshakova ho také staví do kontextu velitele a vedoucího této konkrétní operace. „Maxim“ později omylem uvádí „[Oleg] Tayakin“ vedle „Alexandrova“ jako jednoho ze dvou hlavních agentů v Tomsku (Tayakin byl ve skutečnosti koordinátorem operace z Moskvy). Kudryavtsev okamžitě opraví „Maxima“, že Tayakin nebyl v Tomsku, ale že Osipov byl. Tato oprava je nevyžádaným doplňkem jména Kudryavtsevem, prvním, kdy se v konverzaci objevilo Osipovovo jméno. „Maxim Ustinov“ 

(M): 25. dne jste jeli do Omsku. V Tomsku došlo k operaci a nyní připravuji krátkou verzi zprávy o tom, co se tam stalo. Vladimir Michajlovič [Bogdanov, generálporučík a velitel mateřské struktury FSB kriminalistického institutu] vás požádá, abyste později napsali delší verzi. Chápu, že je to špatná chvíle, ale vedení Rady bezpečnosti mě žádá, abych připravil dokumenty hned. Hodně mi tedy pomůžete, pokud nebudete zdržovat Nikolaje Platonycha [ Patrusheva , šéfa ruské rady bezpečnosti] . Konstantin Kudryavtsev 

(K): Podepsal jsem smlouvu ne... [zveřejnit přísně tajné informace]. Promuv si s Makshakovem. 

M: Promluvím si s ním. Konstantine, slyšíš mě, prosím. Samozřejmě později pošlete Bogdanovovi písemné dokumenty. Právě teď potřebuji, volám všem, včetně vašich kolegů. Potřebuji jen jeden odstavec textu podle vašich vlastních slov. Jaký je podle vás hlavní problém selhání operace v Tomsku? Zapisuji si to. 

K: No, teď nemám všechny informace. 

M: Samozřejmě že ne. No vy do té míry, že máte informace. Dovolte mi, abych Vám pomohl. Jen ti... Jak hodnotíš Alexandrovovu práci na 10bodové stupnici? Je jasné, že je to váš kolega, ale přesto.  

K: A-Alexandrov? 

M: Ano. 

K: No, jeho práce je dobrá, ano. Hodnotím to dobře. 

M: Jak hodnotíte vůdčí vlastnosti Tayakina? Koordinace týmu? 

K: Tayakin tam nebyl. Osipov tam byl . 

Poznámka: z další diskuse vyplývá, že Kudryavtsev není obeznámen se jménem Vladimíra Panyaeva, třetího důstojníka FSB, který cestoval po boku Alexandrova a Osipova. To lze vysvětlit skutečností, že Panyaev není stálým členem jednotky travičů, ale podpůrným činitelem FSB. Panyaev doprovázel Alexeje Navalného na třech předchozích výletech před operací Novosibirsk-Tomsk: v Novokuzněcku v prosinci 2017, v Petrohradě v roce 2019 a v Kaliningradu v červenci 2020. Kudryavtsev výslovně prohlašuje, že neuchovává záznamy o jménech jiných agentů FSB po dokončení operace. FSB se pokusila zavraždit Navalného, a ne jej jednoduše zneschopnit nebo zastrašit. Atentát se navíc jeví jako dlouhodobý a ne jako jednorázový. Kudryavtsev ve výzvě vysvětluje, že do operace zasáhly dvě neočekávané okolnosti a zabránily očekávanému výsledku - což, jak je zřejmé z kontextu, měla být Navalného smrt. 

M: Dobře. Pokud hodnotíte dobře práci Osipova i Alexandrova, proč to selhání? Co je třeba udělat v budoucnu, aby se nic z toho nestalo? 

 

K: Hm. Víte, v naší práci je vždy spousta otázek a nuancí a vždy se snažíme co nejvíce zohlednit vše, aby nedocházelo k chybným výpočtům atd., Chápete, že? 

M: Rozumím. 

K: To je můj názor. Alespoň, zejména pokud vezmete v úvahu to, co bylo provedeno dříve . Ale vždy existují nuance, v každé práci jsou vždy nuance. Tady se ukázalo, jak to bylo, na jedné straně .. . No, nevím, jak to tady správně říct ... 

M: No? 

K: Také jsem si myslel, že by to mohlo ... No, přistáli [letadlo] a situace se vyvinula tak, že... Myslím, že ne v náš prospěch. Kdyby to bylo o něco déle, myslím, že situace mohla dopadnout jinak. 

M: O něco déle, Konstantine Borisoviči? 

K: Let. 

M: Let trochu delší? 

K: No, možná, ano, kdyby to letělo trochu déle a kdyby tak náhle nepřistáli a tak dále, možná by to všechno proběhlo jinak. To znamená, že kdyby nebylo rychlé práce zdravotníků, zdravotníků na přistávací dráze atd. 

M: Letadlo přistálo po 40 minutách, v zásadě to mělo být zohledněno při plánování operace. Nemůžeš říct, že letadlo přistálo okamžitě. Vypočítali jste nesprávnou dávku nebo pravděpodobnost, proč? 

K: No, že nemohu říct proč, jak to říct. Chápu, že vše vypočítali s rezervou , takže... [...] 

M:... Pojďme to znovu shrnout. Tato osoba přežila, protože letadlo přistálo příliš brzy - je to hlavní důvod? 

K: Zdá se mi, že ano. Kdyby to trvalo trochu déle, možná by to skončilo jinak. V tomto případě je náhoda nejhorším faktorem, který můžeme v naší práci mít. M: Rozumím. Shodou okolností máme na mysli okolnost číslo 1 - že letadlo přistálo. Okolnost číslo 2 je co? 

K: Skutečnost, že dorazila sanitka, a tak dále. Provedli tato primární opatření, která obvykle ... snížili hladinu kyselosti, vstříkli nějaký protijed. [...] Jednali přímo podle jejich pokynů, jak to udělali lékaři, takže kvůli tomu, že byla sanitka vyslána - to je také faktor. A pak skutečnost, že ho vzali do nemocnice, a také udělali něco na základě příznaků a všeho toho. [...] 

M: Nerozumím a na základě otázek, které mi byly položeny, nerozumí ani moji šéfové: byl plán nechat ho zemřít v hotelu nebo v letadle? 

K: Nemám o tom žádné informace. [...] 

M: Takže názor každého na to, co je správné, co je špatné, je velmi důležitý, obecně váš pohled na celý obraz. Protože důsledky toho všeho nás, jak víte, budou pronásledovat ještě dlouho. 

K: Rozumím, také sleduji televizi a čtu internet. S tím vším nepočítali, jsem si jistý, že se to všechno pokazilo. 

M: Nepočítalo se tím na rovinu, takže to musíte pochopit. 

K: No, myslím, že se to mělo stát krátce poté, možná dokonce ... Nebo se počítalo, že poletí, protože víte, ano: let trvá asi tři hodiny, je to dlouhý let. Pokud by letadlo nepřistálo, možná by došlo k jinému efektu a výsledek by byl jiný. Takže si myslím, že letadlo hrálo rozhodující roli. Jedním z faktorů je, že přistáli a provedli primární opatření. 

M: Kolik času uplynulo od doby otravy do doby, kdy omdlel? 

K: Tyto informace nemám. Nevím, co se týče času, kdy bylo všechno hotové, tedy kdy to bylo podáno. Makshakov vám to určitě řekne, nebo možná kluci, ti, kteří to vědí. [...] 

M: Kolik operací jsme na Navalném celkem provedli? 

K: Kolik si pamatuji, pamatuji si, že jsem byl v Kirově, ale nepamatuji si víc. 

 

FSB vyvinula společné úsilí k očištění Navalného těla, oděvů a osobních věcí od veškerých zbytků toxinu. Kudryavtsev říká, že dostal instrukci, aby dvakrát cestoval do Omsku, aby zpracoval Navalného oblečení a odstranil veškeré stopy jedu. (Navalného oblečení zůstalo v nemocnici v Omsku po jeho lékařské evakuaci letadlem do Berlína; dosud ho neobdržel zpět od ruských úřadů). Jeho první cesta, kterou Kudryavtsev ve výzvě potvrzuje, byla 25. srpna 2020. Druhá, jak říká, byla „o nějaký čas později, o týden nebo dva týdny [později]“. Říká, že před svou první cestou bylo Navalného tělo ošetřeno v nemocnici, aby se odstranily stopy toxinu. Totéž se stalo se všemi jeho šaty. Kudryavtsev říká, že věří, že německé laboratoři Bundeswehru se díky moderním technikám podařilo zjistit použití Novichoku. Domnívá se, že není možné, aby na Navalného těle zůstaly stopy, ale že němečtí vyšetřovatelé možná našli metabolizované stopy v jeho krvi. 

 M: [...] Jsou oblečení zpracována a jsou v pořádku? 

K: No, přinejmenším když byla odvezena, byla čistá. 

M: Nebude překvapení s oblečením? 

K: No, proto jsme šli několikrát. 

M: Takže poprvé jsme šli 25. srpna a podruhé? 

K: Později, myslím, za týden nebo dva, nebo o týden později. 

M: Nepamatuješ si to přesně? 

K: Ne, bohužel si to nepamatuji. Makshakov vám to řekne. 

M: Dobře. Kdo jiný šel s vámi? 

K: Se mnou? 

M: Ano. 

K: Vasilij Kalašnikov. [...] 

M: Stále mám otázky. Kde jsou ty věci? A co ty věci? 

K: A co ty věci? 

M: No, kde jsou Navalného věci? 

K: No, naposledy jsem je viděl v Omsku. Nechali jsme je tam. Pracovali jsme tam. 

M: Letěl jsi do Omsku 25.? 

K: No, rád bych si vzpomněl. Myslím, že přibližně ano. Mám to napsané v práci. 

M: Konkrétně, co se s nimi stalo? 

K: Jejich konečný cíl? 

M: Ano. 

K: No, nemám tušení o konečném umístění, ale mohu vám říct toto. Dostali jsme je, když jsme dorazili, přinesli nám je místní kluci z Omsku ... od té policie, ... dopravní policie. Dali nám krabici, my jsme s krabicí pracovali a všechno vrátili místním klukům. A místní šéf - mám jeho telefonní číslo, mohu vám ho dát, pokud ho potřebujete - řekl jsem mu, aby dal krabici zpět. S největší pravděpodobností to vrátil těm chlapům, dopravní policii. 

M: Ano. A dej mi prosím číslo šéfa. 

K: 89620592XXXX. [číslo upraveno] 

M: A jméno? 

K: Michail Palych. Je to šéf... 

M: Ano, zjistím, žádný problém. Pojďme do toho hlouběji. Bylo na nich něco? Krabice, to znamená, že se na ní něco našlo, co přesně se s ní stalo? 

K: No, šli jsme dvakrát. Poprvé to bylo obyčejné balení s pečetěmi po celém povrchu a bylo to celé roztrhané. No, byly tam věci, všechny byly trochu mokré. Byly tam věci, respektive oblek, šortky, ponožky, masky, tričko. 

M: A jaký postup jste zavedli, co jste s tím udělali, abych mohl podat zprávu? 

K: No, zpracování bylo hotové. 

M: Zpracování podle této bijské metodiky? [Navalny odkazoval na postup očištění stop chemických zbraní z roku 2018 vyvinutý Biyským Institutem ] 

K: Bijské? 

M: No, opravte mě, pokud se mýlím. 

K: Ne, ne, neznám metodu v Bijsku. Nebo možná ano, ale teď nevím, o co jde. 

M: Co přesně se dělo, můžete to vysvětlit? 

K: Zpracovali to řešeními, že to nebylo ... ohhhh ... jak to říct ... nezpracovali to, aby tam nebyly žádné známky, nic takového. 

M: Všechny věci byly ošetřeny? 

K: Ne, zpočátku ne všechny. Nejprve byly ty základní: obleky, spodky, všechny ty věci. Když jsme přišli, byla dovezena další krabička, všechno - všechno už tam bylo zpracováno. 

M: Je nějaká šance, že Navalnyho žena nebo někdo v nemocnici uřízl kus oděvu a dostal ... 

K: Ne. 

M: Taková možnost neexistuje? 

K: Ne. Všechno bylo v jednom kuse. Po řezání nebyly žádné stopy a tak dále. 

M: Jak podle vás Němci nakonec všechno objevili? 

K: No, zapojili Bundeswehr . Pracují tam vojenští chemici. Možná mají nějaké metody detekce. 

M: Na jakém místě na jeho těle mohly být stopy, které našli? 

K: Nenašli žádné na těle, nikde na těle nenašli. Pravděpodobně testovali pomocí krve. Věřím, že na těle není nic. Předpoklad je takový. Byl také umyt přímo v naší nemocnici. 

M: Koho v omské nemocnici se mohu zeptat, jestli bylo tělo umyto? 

K: Ne, tyto informace nejsou nikde k dispozici. Ale Michail, šéf BT, má všechny informace o tom, co se stalo. 

M: Dobře. Omlouvám se, toto je naivní otázka, ale z toho, co jsem si zapsal, se jich zeptám. Oděvy byly vyprány, protože na nich mohly být stopy. Takže na těle mohly být stopy. Ale říkáte, že na těle nemohly být stopy. Proč? 

K: No, myslím, že se to rychle vstřebává. Nezanechává, myslím, stopy. Makshakov vám o tom řekne více, nemám všechny informace. Ani nevím, co se tam stalo. No, myslím, víš, že? 

M: Rozumím.

Validace:

Kudryavtsev skutečně cestoval dvakrát z Moskvy do Omsku, i když podruhé to bylo mnohem později než za dva týdny, které si pamatuje (bylo to začátkem října, téměř o 6 týdnů později). Během své cesty do Omsku dne 25. srpna 2020 jeho telefonní záznamy ukazují, že hovořil se dvěma osobami, které ve výzvě zmínil: Vasilijem Kalašnikovem a Michailem Evdokimovem. (I když si během hovoru nepamatuje příjmení Evdokimova, bylo možno  ho potvrdit pomocí údajů o vlastnictví telefonu prostřednictvím řady služeb pro vyhledávání zpětného telefonu).

Dříve byl Vasilyj Kalašnikov identifikován jako expert na plynovou chromatografii - hmotnostní spektrometrii; metoda nejlepší praxe pro objev metabolitů nervových látek v biologických vzorcích. Vědecké práce, které napsal, jsou připisovány Kriminalistickému ústavu FSB. Makshakovovy telefonní záznamy ukazují, že zavolal Kalašnikovovi ráno 20. srpna, krátce poté, co Navalny upadl do kómatu a jeho letadlo přistálo v Omsku, a znovu 21. srpna, několik minut před náhlým obratem rozhodnutí omských lékařů, že  stát neumožní Navalného transport do Berlína.

Michail Evdokimov, kterého Kudryavtsev poprvé zmínil a identifikoval pomocí jemu uvedeného telefonního čísla, označuje Kudryavtsev jako „místní šéf BT“. Tato zkratka je pravděpodobně zkratkou pro UBT nebo pro protiteroristické oddělení FSB („Upravlenie po bor'be s terorizmom“). UBT FSB je útvarem 2. služby FSB, který rovněž zahrnuje „obranu ústavního pořádku a boj proti politickému extremismu“. Telefonní záznamy ostatních členů jednotky jedů FSB, včetně Alexandrova a Osipova, ukazují, že během svých cest mimo Moskvu často volají místní kontakty, které jsou uvedeny v různých aplikacích zpětného vyhledávání jako příslušníci jednotky UBT.

V navazující výzvě k Michailovi Evdokimovovi, o kterou se pokusil Navalnyj, přiznal, že od Kudryavceva dostal oblečení, ale odmítl dále hovořit na nezabezpečené lince.

Na základě srovnání rysů obličeje Michail Evdokimov může být osobou viděnou na fotografii pořízené Julií Navalnou v kanceláři hlavní lékařky omské nemocnice. Muž sedící uprostřed fotografie s maskou dolů je vedoucím regionálního ministerstva vnitra Omské oblasti Vyacheslavem Kryuchkovem .

Vlevo: muž na fotografii v nemocnici v Omsku. Vpravo: Michail Evdokimov. Zdroje: Kira Yarmysh / VKontakte

• Toxin Novichok byl aplikován do oblasti rozkroku Navalného spodního prádla

Zatímco Kudryavtsev dává jasně najevo, že nebyl součástí operace, která podávala jed, pozitivně odpovídá k „Maximově" otázce, kde lze očekávat nejvyšší koncentraci zbytku toxinu na Navalného oblečení. Kudryatvsev pohotově odpovídá, že to musí být vnitřek Navalného spodků, a zejména švy v oblasti rozkroku. Na následnou otázku „Maxima“, zda to bylz „šedé boxerky“, Kudryavtsev upřesňuje, že pokud si pamatuje, byly modré. „Šedé spodky“ byly ve skutečnosti záludnou otázkou, Navalny řekl, že byl hospitalizován v modrých neprůhledných spodkách a že to byly části oděvů, které po něm zůstaly v nemocnici v Omsku.

Kudryavtsev také dobrovolně tvrdí, že na těle nemohou zůstat žádné stopy, protože pokud je známo, látka se do těla vstřebává velmi rychle.

Vzhledem k těmto přiznáním je velmi pravděpodobné, že nervová látka byla skutečně podána do Navalného spodního prádla, pravděpodobně ve formě spreje nebo masti. K tomu mohlo dojít kdykoli, když Navalnyj nebyl delší dobu ve svém hotelovém pokoji; nebo alternativně v hotelové prádelně (Navalnyj si nemohl vzpomenout, jestli modré boxerky, které měl na sobě v den otravy, byly součástí vypraného oblečení, které dostal 18. srpna).

Zejména Kudryavtsev dobrovolně poskytuje informace o tom, že vždy zajišťuje vypínání bezpečnostních kamer. Toto operativní bezpečnostní opatření by umožnilo pracovníkům vstoupit do jeho hotelového pokoje - například během jeho dvouhodinového nočního plavání 19. srpna - aniž by zanechali stopu.

M: A na který kus látky se zaměřil? Který oděv měl nejvyšší rizikový faktor?

K: Spodky.

M: Spodky

K: V jakém smyslu rizikový faktor?

M: Kde může být koncentrace nejvyšší?

K: No, ve spodkách.

M: Myslíš z vnitřní nebo z vnější strany? Mám o tom celý dotazník, o kterém se chystám diskutovat s Makshakovem, ale bude vyžadovat také vaše znalosti.

K: No, zpracovávali jsme vnitřní stranu. To jsme dělali.

M: No, představte si před sebou kalhotky, kterou část jste zpracovali?

K: Vnitřní, kde jsou třísla.

M: Slabiny?

K: No, rozkrok, jak se tomu říká. Tam jsou nějaké švy, podle švů.

M: Počkejte, to je důležité. Kdo vám dal rozkaz zpracovat vrchní díl spodků?

K: Přišli jsme na to sami. Řekli nám, abychom pracovali na vnitřní straně spodků.

M: Kdo to řekl? Makshakov?

K: ano.

M: Zapisuji si to. Vnitřní strana. Dobře ... šedé prádlo, pamatuješ?

K: Modrá. Ale nejsem si jistý, raději se ho na to zeptejte.

M: A jsou celé, myslím tím teoreticky, že bychom jim je mohli vrátit? Nebudeme to dělat, ale jsou nepoškozené a je s nimi všechno v pořádku?

K: Ano, vše je v pořádku.

M: Vizuálně by nebylo nic objeveno? Nejsou žádná místa, nic?

K: Ne, ne. Všechno je v pořádku, jsou v dobrém stavu, čisté.

M: Kalhoty?

K: Byla možnost, že tam něco zůstalo - na vnitřní straně. Takže jsme je také vyčistili. Ale je to hypotetické, protože došlo ke kontaktu s kalhotami, takže některé z nich tam mohou být. Zpracovali jsme kalhoty. Jsou také čisté a je s nimi všechno v pořádku.

M: Myslíte si, že to byla chyba - způsob podání?

K: No, to není na mě.

M: Jaký je váš názor?

K: To je to, o čem rozhodli moji nadřízení, a proto je to pravděpodobně správné. Metoda je dobrá.

M: No, zůstává naživu, proto to není tak dobré. Rozumíš, co říkám?

K: No, už jsem řekl, že okolnosti se vyvinuly tak, že situace byla taková, jaká je. Došlo ke kontaktu - proto byla penetrace dostatečně dobrá. Tato rozhodnutí závisí na situaci a zkušenostech.

[…]

M: Dobře. Promiňte naivní otázku, ale vzhledem k tomu, co jsem napsal, nepochybuji, že se mě zeptají: Pokud byly šaty vyprány, aby se odstranily jakékoli stopy, jak to, že jste si naprosto jisti, že na těle nebyly žádné stopy. Proč?

K: No, protože se rychle vstřebává. Nezanechává žádné stopy. Makshakov vám o tom řekne více, nemám všechny informace. Ani nevím, co se tam stalo. No, myslím, víte, že?

M: Rozumím.

Dopad hovoru na pochopení operace

Zatímco během hovoru Kudryavtsev dává jasně najevo, že byl zasvěcen pouze do části provozních detailů - zejména do vyčištění důkazů v Omsku -, vrhá důležitý pohled z pohledu zasvěcených na tuto a předchozí operace týmu FSB. Na jedné straně hovor potvrzuje předchozí pochopení velení uvnitř Kriminalistického ústavu a výslovně dokládá roli plukovníka Makšakova nad jednotkou jedů. Kudryavtsev také do značné míry potvrdil jména klíčových pracovníků zapojených do operace Tomsk.

Neúmyslné doznání operativního pracovníka také potvrdilo chápání operativního řemesla tohoto oddílu, včetně skutečnosti, že záměrně podnikli jiné lety než jejich oběť - včetně častého rozdělení družstva na „brigády“, které prováděly různé lety; a že bezpečnostní kamery byly běžně vypínány na místech, kde pracovaly. Striktní rozdělování informací mezi členy týmu - snižování rozptylu informací na základě potřeby vědět - bylo novým pohledem.

Informace poskytnuté Kudryavtsevem o blízkém vztahu této jednotky s místními protiteroristickými důstojníky FSB v místě jejich operace jsou poučné. Vyhovuje také údajům z telefonních záznamů ostatních členů čety, kteří běžně kontaktují místní důstojníky FSB UBT (protiteroristické) po příjezdu na místo určení. Útvar FSB UBT, který je součástí 2. útvaru (ředitelství) FSB, je úzce spjat s útvarem FSB, který je nejblíže konceptu politické policie; ministerstva obrany ústavního pořádku a boj s politickým extremismem.

Pozoruhodné je, že hovor také osvětluje pravděpodobný způsob podávání Novichoku na Navalného spodním prádle. Tento důležitý operační detail bude mít zásadní význam pro budoucí vyšetřování této trestné činnosti a dalších otrav, které mohla tato jednotka FSB spáchat v minulosti.

ruský transcript rozhovoru:

Константин Кудрявцев (К): Да, Артем? Приветствую.
«Максим Устинов» (М): Константин?
К: Але?
М: Константин Борисович?
К: Да-да-да.
М: Меня зовут Устинов Максим Сергеевич. Я помощник Николая Платоновича Патрушева. Мне ваш телефон дал Владимир Михайлович Богданов. Извините за ранний звонок, мне нужно 10 минут вашего времени, очень сильно нужно.
К: Слушаю.
М: Руководство, в очередной раз, новые итерации обсуждения, попросят вас, наверное, попозже рапорт подготовить, но я раз делаю доклад для Николая Платоновича, на Совете Безопасности это все будет обсуждать на высшем уровне. Мне нужно один абзац, просто краткое понимание от членов команды: что у нас пошло не так, почему в Томске с Навальным был полный провал? Ваше мнение мне скажите, напишите, пожалуйста, я запишу, а позже уже в рапорте укажете.
К: Ну, в Омске был провал…
М: Нет, в Томске, имеется в виду в Томске.
К: В Томске?
М: Да.
К: А чего в Томске было?
М: Константин Борисович.
К: Да-да-да.
М: Вы слышали, что вам сейчас сказал? Я по поручению Патрушева звоню.
К: *кашляет* нет, я понимаю все прекрасно, я просто пытаюсь в голове вспомнить, а в Томске что было?
М: Ну вы в Омск 25-го числа зачем ездили?
К: В Омск или в Томск?
М: Вы ездили в Омск 25-го числа. В Томске была операция, и сейчас я составляю короткую версию рапорта, что там случилось. Попозже Владимир Михайлович попросит вас написать длинную версию. Я понимаю, что это в очередной раз, но руководство для Совета Безопасности меня просит подготовить документы сейчас. Поэтому вы мне очень сильно поможете, если не будете задерживать Николая Платоныча.
К: Я бы с удовольствием помог, но я сейчас на коронавирус сижу, дома.
М: Поэтому я вам и звоню.
К: А с Макшаковым если связаться?
М: Макшакову я позвоню тоже, конечно же. Ну то есть я сейчас… Это простая процедура: я буду звонить сейчас Макшакову, Александрову, Таякину, и с каждого буду просить на два абзаца объяснение, потому что мне нужно в итоге рапорт сделать на два листочка. Сами понимаете, кому я делаю рапорт на два листочка, я не хочу здесь именами бросаться, но я бы не стал назвать вам в семь утра и не стал бы Богданову звонить в семь утра, если бы не срочная ситуация. У меня просто здесь вот написано: «Кудрявцев: считает так и так, почему у нас не получилось, почему было плохо, и что нужно сделать, чтобы хорошо».
К: Я бы написал, но я сейчас дома на карантине.
М: Так вы мне скажите, а я запишу.
К: У меня подписка о не-это (?). Если с Макшаковым переговорите…
М: Я с ним переговорю. Константин, вы меня просто услышьте, пожалуйста. Письменные документы вы, конечно, на имя Богданова сделаете попозже. Сейчас мне нужно просто, я всех обзваниваю, и ваших коллег в том числе. Мне нужен просто с ваших слов один абзац текста. Что, по вашему мнению, самая главная проблема провала операции в Томске. Я записываю.
К: Ну я не владею информацией полностью сейчас.
М: Естественно. Ну вы в том объеме, в котором вы владеете информацией.
К: (…)
М: Алло, я пишу.
К: (…)
М: Давайте я вам помогу. Давайте вы просто… По 10-балльной шкале, вы оцениваете работу Александрова как? Понятно, что он ваш коллега, но тем не менее.
К: А-алексндрова?
М: Да.
К: Ну, работа хорошая, да. Оцениваю хорошо.
М: Лидерские качества Таякина вы как оцениваете? Координацию команды?
К: Таякин там не был. Там Осипов был.
М: Я знаю, что там не было Таякина, но был Осипов, но тем не менее, Таякин в операции участвовал, правильно?
К: Не знаю, у меня нет такой информации, я не могу ничего сказать.
М: Ну хорошо. Осипова вы по 10-балльной шкале как оцениваете? Ща, погодите, я записываю.
К: Да-да-да, хорошо оцениваю.
М: Тогда — логичный вопрос, согласитесь, я должен просто сейчас должен буду объяснить Патрушеву — если вы говорите, что вы хорошо оцениваете и Александрова, и Осипова, почему ничего не получилось?
К: Ну вот этот вопрос я себе задавал не один раз, кстати. Вроде, как бы, была (?) ситуация — то что информацией я владею, а я владею не всей информацией, сами понимаете, я владею той информацией, которая у меня есть непосредственно, или которая до меня доводится.
М: Ровно для этого мы и делаем доклад, чтобы каждый со своей колокольни посмотрел. Сейчас меня интересует только ваше мнение.
К: Ну, я оцениваю работу хорошую, по крайней мере, работа сделана, ну, как сделали, как это все прорабатывался вопрос, я считаю. И не один раз.
М: Вот в том-то и дело, что прорабатывалось не один раз.
К: Вы от Троянова звоните Артема? Просто мне номер телефона Троянова Артема высветился.
М: Ну конечно, я звоню через… звоню по общей системе. Богданов меня просил звонить, я так и звоню, чтобы вы не беспокоились.
К: А.
М: Хорошо. Очевидный вопрос, ответ на который должен быть в моей бумаге. Если вы оцениваете хорошо работу и Осипова, и Александрова, почему провал-то? Что нужно сделать в будущем, чтобы ничего этого не было?
К: Хух. Ну, в нашей работе, сами понимаете, вопросов и нюансов всегда очень много, и все учитывать стараемся всегда по максимальному, чтобы не было никаких просчетов и так далее, сами понимаете, да?
М: Я понимаю.
К: Вопрос прорабатывался досконально, я так считаю, ну, это мое мнение. По крайней мере, особенно если брать, кем, то что ранее было сделано. Но нюансы есть всегда, в каждой работе есть нюансы всегда. Вся ситуация повернулась как бы, с одной стороны… ну, как сказать-то тут правильно, не понимаю…
М: Ну?
К: Ну я тоже думал, что могло… Ну, посадили там, это, сами понимаете, улетел, посадили, ситуация сложилась так, что… Не в нашу пользу, я так считаю. Если б чуть дольше, то ситуация, думаю, могла бы пойти по-другому.
М: Чуть дольше что, Константин Борисович?
К: Летел.
М: Чуть дольше летел?
К, Ну, возможно, да, если б чуть дольше летел, а не посадили бы его резко как-то и так далее, возможно, это все пошло бы не так. То есть, если бы не оперативная работа медиков, скорой помощи на посадочной полосе, и так далее.
М: Самолет посадили через 40 минут, в принципе это должно было бы учитываться при планировании операции. Нельзя сказать, что самолет посадили моментально. Рассчитали неправильно дозу, вероятности, почему?
К: Ну, это я не могу сказать, почему, как сказать. Я так понимаю, что рассчитывали все с запасом, поэтому…
М: Хорошо. Я с вами откровенно говорю, потому что вы поймите меня тоже. Вот есть руководство, вы знаете, как ведет себя руководство: «Давай, быстрей, щаз в пятнадцатый раз все пиши».
К: Да-да-да-да-да.
М: Вот у меня вопрос записан: «В чем проблема? Был Калининград, потом был Томск. Почему не были учтены проблемы Калининграда, чтобы все нормально прошло в Томске?
К: Ну про Калининград я и не знаю ничего совсем, у меня информации нету. Там я знаю, что было, не Калининград, знаю по Томску, что было, а по Калининграду не знаю, ситуация какая. Этой информации у меня нет.
М: Скажите, пожалуйста, а вот непосредственно механика: как было использовано вещество? Вы считаете, что был правильный выбор сделан?
К: Ну да, да, я думаю, да.
М: Если кратко это было сделано, как это объяснить, как мне это описать в докладе?
К: Ну это уж надо по отельной связи объяснять, как бы…
М: Ну вы же понимаете, кому я пишу доклад. Там не то что по оперативной связи… Просто человек, который не сильно разбирается и, в общем-то, не хочет вникать в детали. Как ему кратко объяснить, как было сделано? Просто чтобы я точно это сформулировал.
К: Как было сделано что?
М: Как было нанесено вещество.
К: Ну, я говорю, это лучше по оперативной связи. Сами понимаете, я работал уже потом…
М: Да, я знаю.
К: Я в самой как бы это… По крайней мере, то, что после мы смотрели, там, как бы делали свои мероприятия. Ну да, факт того, что нахождение, возможно… как сказать-то… Куда нанесли, куда его там.. да, сделали там дело, соответственно. Может быть, и была какая-то вероятность обнаружения после.
М: Ну вот смотрите, опять же, у нас с вами откровенный разговор. Вы понимаете, почему я пишу это: бутылка, скандал, телевидение, нашли, обнаружили. Соответственно, руководство говорит: объясни нам, почему обнаружили, почему было на бутылке, и нужно объяснить им кратко.
К: На бутылке не было ничего.

М: Хорошо. Тогда откуда взялось это на бутылке, если ничего не было, или это придумали, что ли?
К: не, на бутылке-то вроде не было как бы, по крайней мере, то что я информацию знаю. Более конкретные подробные вопросы — это у нас Станислав Валентинович… Я не полностью как бы на 100%, поэтому…
М: Мне поэтому Богданов и сказал, и дал ваш телефон, потому что задача, которая передо мной руководство поставило — у каждого собрать их мнение. Здесь же, скорее, вопрос не в том, чтобы сделать какие-то оргвыводы. Вопрос в том, как в будущем действовать нормально и чтобы руководство — высший руководитель — четко понимал, что произошло. Поэтому еще раз извиняюсь, что с утра вас огорошил, но кулаками стучат по столу и говорят: дай мне на две страницы отчет, чтобы ОН все понял. Что мне в этих двух страницах написать?
К: Вы мне первому позвонили? Никому еще не звонили?
М: Я с вас начал, но у меня есть список, и я буду сейчас всем звонить. На самом деле мне же не нужно, чтобы вы мне рассказали все за всех, мне нужно просто свой взгляд. Вы бы как сделали иначе? Если бы вы планировали операцию, как нужно было сделать иначе эту штуку?
К: Ну это надо садиться и думать конкретно уже. В зависимости от ситуации, от обстоятельств. От возможных способов, а точнее, не способов, а возможных мест. Я говорю, нюансов очень много, и надо учитывать каждый нюанс, каждую мелочь. По моему мнению, все правильно было спланировано, по-другому никак не могло быть. Если бы неправильно было спланировано, ничего бы не делали. Вот, я считаю. Я говорю: сама факт как бы, ну, способ был выбран правильно, но нюансы какие-то все равно есть всегда.
М: Так еще раз, какой способ-то был выбран?
К: Вы не знаете разве?
М: Ну, я что-то знаю, что-то не знаю, но я должен у вас спросить, у меня написано: поговорить, задать такие-то вопросы, я и задаю.
К: Ну я вам по этому телефону не могу рассказывать такое.
М: Я поэтому вам и звоню, потому что срочно эта бумажка нужна.
К: Вам нужно звонить по оперативной связи Станиславу Валентинычу, он вам, возможно, расскажет, как все это было, по этому телефону-то я не могу сказать, как все было.
М: Вы же видели, что я вам звоню через коммутатор, вы мне можете сказать. Я согласовал этот разговор с Богдановым.
К: Что-то мне никто не звонил, ни Богданов вчера не звонил, ни Макшаков.
М: Так потому что это сегодня утром, меня самого подняли в пять утра и сказали: давай, поэтому я тут бегаю все утро судорожно, ищу все телефоны. Хотите — через некоторое время позвоню по оперативной связи, просто вы мне очень сэкономите время, если сейчас скажете. Потому что у меня еще список из 13 человек.
К: Вы не скажете, как вас зовут? Я запишу.
М: Устинов Максим Сергеевич, помощник Патрушева Николая Платоновича.
К: Угу.
М: У меня по-прежнему остались вопросы. Вещи где? Что с вещами?
К: Что с вещами?
М: Ну, навальновские вещи где?
К: Ну, я их в крайний раз видел в Омске самом. Оставили там. Ну, мы там ездили, работали.
М: Вы 25-го же летали в Омск?
К: Ну мне бы вспомнить. Ну, наверное, примерно да. У меня записано на работе.

М: Конкретно, что с ними произошло?
К: Конечный пункт нахождения их?
М: Да.
К: Ну, конечный пункт нахождения и без понятия, могу знаете что сказать? Мы когда приехали, нам отдали их, привезли местные ребята омские с этой полицией, как их.. транспортной. Нам отдали коробку, мы с коробкой поработали, соответственно, и вернули все ребятам местным. А местный начальник — у меня его телефон есть, если надо, могу дать — эту коробку я ему сказал, чтобы он вернул назад. Скорее всего, он отдал ее этим ребятам, транспортной полиции.
М: Ага. А дайте номер начальника, пожалуйста.
К: 8962059****
М: А имя отчество?
К: Михаил Палыч. Он начальник…
М: Ага, я выясню, нет проблем. Давайте подробнее про вещи. На них было что-то? Коробка, то есть, что-то нашли на ней, что с этим конкретно сделали?
К: Ну, мы же два раза ездили. Первый раз пакет был обычный, с печатями там всё, он разорванный весь был. Ну, там были вещи, они все какие-то мокрые были. Были вещи, соответственно, было там, костюм, трусы, носки, маски, футболка.
М: И какую процедуру вы реализовали, что вы делали с этим, чтобы я сообщил?
К: Ну, обработку делали.
М: Обработку по этой методике бийской?
К: Бийской?
М: Ну, поправьте меня, если я ошибаюсь.
К: Нет, нет, я не знаю байскую методику. Или, может быть, знаю, но не понимаю сейчас, о чем.
М: Что конкретно делали, объясните?
К: Обрабатывали растворами, что не это… оххх… как сказать-то… обрабатывали, чтобы не было следов там, ничего такого.
М: Все вещи обрабатывали?
К: Нет, сначала не все. Сначала там основные: костюмы, трусы, вот это все. Пока мы ездили, еще коробку принесли, там уже все-все обрабатывали в последний раз.
М: На вещах, есть ли вероятность того, что в больнице жена Навального или кто-то, срезали кусок одежды, и он попал..
К: Нет.
М: Такой вероятности нет?
К: Нет. Все было в целости и сохранности. Следованиями отрезания и так далее не было.
М: По вашему мнению, как в итоге немцы это все обнаружили?
К: Ну они же Бундесвер привлекли. Там военные химики работают. Может быть, у них есть какие-то методики обнаружения.
М: В каком месте его тела могли быть следы, которые они обнаружили?
К: На теле нигде не было, на теле нигде не нашли. Они по крови скорее всего работали. На теле, я считаю, ничего нет. Предположение такое. Его еще непосредственно у нас в больнице мыли.
М: У кого в омской больнице я могу спросить, мыли ли тело?
К: Нет, этой информации нигде нету. Вот этот Михаил, начальник БТ, он всей информацией обладает — как там что делали.
М: Хорошо. Извините, вопрос наивный, но, исходя из того, что я записал, мне его зададут. Одежду замывали, потому что на одежде могли быть следы. Значит, и на теле могли быть следы. Но вы говорите, что на теле не могло быть следов. Почему?
К: Ну, мне кажется оно впитывается быстро просто. Не оставляет, мне кажется, следов. Это Макшаков скажет более подробно, я всей информацией не обладаю. Я даже не знаю, че там делали. Ну, я имею в виду, сами понимаете, да?
М: Я понимаю.
К: Я не знаю, у меня нет информации. Мне сказали, я приехал, сделал и уехал. Вся остальная информация, по поводу кто там ездил и кто это делал — этой у меня нет информации.
М: С ними со всеми я сам поговорю, сейчас меня интересует ваш взгляд конкретный. Давайте еще раз суммируем. Выжил этот фигурант, потому что самолет посадили слишком рано — это главная причина?
К: Мне кажется, что да. Если бы чуть дольше, возможно бы все закончилось по-другому. Видите, тут стечение обстоятельств — самый плохой фактор, который в нашей работе может быть.
М: Понятно. Под стечением обстоятельств мы имеем в виду обстоятельство номер 1 — это посадили самолет. Обстоятельство номер 2 — это что?
К: То что приехала скорая и так далее. Провели вот эти мероприятия первичные, которые они обычно… понизили кислотное состояние, вкололи антидот какой-то. Предположительно, предположительно, что возможно что-то такое, ну там же симптоматика похожая. Они действовали непосредственно по инструкции, медики, поэтому из-за того что сработала скорая – это тоже фактор. Дальше то, что увезли его в больницу, тоже провели какие-то мероприятия в зависимости от симптоматики и всего вот этого.
М: Вот я не понимаю, и, исходя из вопросов, которые мне поставили, руководство тоже не понимает: план был, что он в гостинице концы отдаст или в самолете?
К: Об этом информации у меня нет.
М: Но планирование же было, исходя из того, где это все случится.
К: Если бы я знал, я бы сказал, врать не хочу.
У меня нет и не было информации, как это должно было проходить. Я могу только предполагать.
М: Так вот предположите.
К: Ну я не могу предположить, я же не знал всего плана проведения. До меня доводят информацию, которую я должен знать, все. Больше до меня ничего не доводят. Выдумывать, придумывать — это плохо, я считаю.
М: Выдумать, придумывать — плохо, но задача, которая передо мной поставлена — извините, что я повторяю как попугай — поговори со всеми, и пусть они составят свое, каждый человек, который сидит внутри. В нашей работе, вы абсолютно правильно говорите — все зависит от случайностей, каких-то странных вещей. Поэтому мнение каждого человека о том, что правильно, о том, что неправильно, очень важно, вообще ваш взгляд на всю картину. Потому что последствия всего этого — ну, вы понимаете — будут нам аукаться еще долго.
К: Да понимаю, я же тоже и смотрю телевизор, и интернет читаю. Не рассчитывали, думаю, на все вот это, я уверена, что все пошло не так.
М: На это, прямо скажем, не рассчитывали, поэтому нужно понять.
К: Ну я думаю, что это должно было в ближайшее время как-то произойти, может быть, даже… А может быть, было и рассчитано, что он полетит, потому что сами понимаете, да: лететь три часа примерно, это долгий перелет. Если не сажать самолет, то, возможно, был бы другой эффект, и результат был другой. То есть я считаю что самолет сыграл решающую роль. Ну, один из факторов, что посадили и провели мероприятия первичные.
М: Сколько времени прошло с момента отравления до того, как он отрубился?
К: Информации нет у меня такой. Я не знаю по времени, когда все сделали, то есть когда отработали. Это скажет Макшаков наверняка, ну или ребята, может, кто знает.
М: у меня есть еще такой странный вопрос. Вы же с Навальным ездили сколько, и в Киров в 2017 году, вы-то сами как его личность оцениваете?
К: Чью?.. В смысле, как оцениваю?..
М: Ну, я поэтому и оговорился, что странный вопрос.
К: Аккуратный очень, всего боится — с одной стороны. А с другой — он же ходит везде и так далее. Номера меняет периодически, осторожный очень в этом плане. То есть он наверняка, может быть, чувствовал, чуйка какая-то была, потому что за ним же следили и так далее, сами понимаете. Але?
М: Угу, да-да-да-да-да, я слушаю, я записываю просто.
К: Он озвучивал в своем блоге не один раз, что за ним какая-то наружка ходит. То есть он очень осторожный, аккуратный в этом плане, лишних движений не делает никогда.
М: Есть вероятность, что он кого-то из членов группы видел в лицо?
К: Ой, это вряд ли, мы всегда строго к этому подходим, сменная одежда и так далее.
М: У меня есть информация, что однажды члены группы летали с ним одним рейсом, было такое?
К: Ой, этой информации у меня нет, к сожалению. Обычно берутся всегда рейсы специально разные. Где-то даже если группа летит, несколько бригад, одна летит одним рейсом, другая другим. Стараются всегда как-то… Я не знаю как это могло быть, информации не имею
М: Ну то есть вы такого не знаете?
К: Нет, не знаю.
М: То есть по шкале от 1 до 10 какова вероятность того, что члены его группы, команды могли сфотографировать кого-то записать, кто-то случайно мог на камеру попасть?
К: Нуууу учитывая наше сегодняшнее… сейчас везде камеры стоят. Но все равно, когда работают, это закрывается и так далее, сами понимаете, да? Работу ведем только тогда, когда нам оперативные сотрудники дают добро, то есть они нам объясняют ситуацию, а мы им говорим, идем или нет. То есть всегда отсекается возможность снятия какого-то вида. Максимальная конспирация — это первое дело. Никто не снял, никто лишний не видел, это исключается всегда.
М: Вы сами как оцениваете работу оперативных сотрудников?
К: Которые принимали участие? Ну, тех, с кем я работал, хорошо оцениваю.
М: Давайте я запишу фамилии и телефоны.
К: Чьи?
М: Ваших контактов, с которыми можно это обсудить. Я думаю, я вряд ли буду с ними связываться, но если руководство скажет, чтобы я оперативно мог это сделать.
К: Так, ну я всех-то и не помню ребят-то… Ну вот был этот Михаил, а остальных я че-то и не помню даже ребят, давно было. 2017 год — это не вчера, не полгода назад, я даже контактов не сохраняю, ну, по таким вещам-то. Этого я оставил, потому что мы с ним связывались уже не один раз, потом еще ездили во второй раз. К ребятам вопросов нет, все организовано всегда хорошо в плане обеспечения, проведения мероприятий, нареканий никогда не было.
М: Сколько всего у нас было операций по Навальному?
К: Не помню, сколько, помню вот, что я был в Кирове, а больше не помню.
М: У меня есть оперативная информация, что они там готовят какие-то публикации. Может, поэтому меня и попросили со всеми связываться. И якобы он подозревает, что были еще попытки. О чем может идти речь? Что может знать Навальный? Вот он может заявить: меня пытались отравить столько-то раз. Что он может сказать?
К: Что он может об этом думать?
М: Да.
К: Ну, не знаю, я про какое-то там что-то еще ничего не в курсе. Я слышал, да, он что-то озвучивал, были какие-то попытки, но чем речь, я даже не знаю. Может быть, что-то и было, но через меня это не проходило.
М: Вы очень помогли, давайте я еще раз по своим бумажкам сейчас пробегусь. Самолет у нас есть ответ на этот вопрос, помощь медиков есть, оцениваете работу коллег высоко.. Поправляйте меня по ходу дела, если я что-то неправильно сказал.. Оцениваете работу Паняева как?
К: А кто это?
М: на месте работал, Владимир Александрович Паняев.
К: Паняев…
М: Не знаете такого?
К: Нет, не пересекался. Может быть, ребята пересекались…
М: Хорошо, со Станиславом Валентиновичем обсужу. Одежда обработана и все с ней хорошо?
К: Ну, по крайне мере в крайний раз когда отдавали — да, все чистенько.
М: Не будет никаких сюрпризов у нас с одеждой?
К: Ну, поэтому несколько раз и поехали.
М: Так, в первый раз 25 августа поехали, а во второй?
К: Попозже, недели через две, наверное, или через неделю.
М: Не помните точно?
К: Нет, к сожалению, не помню. Макшаков скажет.
М: Окей. Кто еще ездил с вами?
К: Со мной?
М: Да.
К: Василий Калашников.
М: Калашников…
К: Но его фамилия, наверное, не озвучена была, да?
М: У меня нет в списке его, странно…
К: ну, значит, руководство посчитало, что не..
М: Ну да… Хорошо, я у Богданова уточню этот вопрос. На теле, вы считаете, ничего не могло остаться?
К: Я считаю, что нет. Я не в курсе, что они сделали, ну, что именно. Понимаете, о чем я говорю? Я не знаю, что там было такое — и по свойствам, и по проникновению. Но я так думаю, что если делали что-то, то там вряд ли что-то могло остаться.
М: А на какой предмет одежды был акцент? Самый рискованный предмет одежды — это какой?
К: Трусы.
М: Трусы.
К: Рискованный в каком плане?
М: Ну, где больше всего могла быть концентрация?
К: Ну, трусы.
М: Это внутренний шов, наружный шов, прилегающий куда? У меня здесь целый блок вопрос по этому, я это все с Макшаковым буду обсуждать, но нужна и ваша информация тоже.
К: Ну, мы внутренний обработали. Ну, по крайней мере, обработка была.
М: Ну вот представляете, трусы. И вот в каком месте…
К: Ну вот внутренняя, паховая часть.
М: Паховая часть трусов?
К: Ну, гульфик так называемый. Там швы такие есть, вот, по швам…
М: Погодите, это важно, сейчас, секунду… Кто передал информацию о том, что должна быть обработана гульфиковая часть трусов?
К: Мы предполагаем, сказали работать по трусам именно, по внутренней части.
М: Кто сказал-то? Макшаков?
К: Даа.
М: Ща пишу. Внутренние швы трусов… Окей. Значит, серого цвета трусы, не помните?
К: Синий. Но не факт, уточняйте лучше информацию у него.
М: Они целы, то есть их можно вернуть ему, теоретически? Делать мы этого не будем, но они целые и все с ними нормально?
К: Да, все чисто.
М: Визуально не будет видно, они не вывели, на них нет пятен, ничего нет?
К: Нет, нет, ничего нет. Они в хорошем состоянии, чистые.
М: Штаны?
К: Там та же область внутренняя, возможно, и там че-то было, мы там тоже замывали. Ну это предположительно, потому что как бы контакт со штанами тоже есть, возможно, и там что-то было. Штаны тоже обработали. Они тоже чистые, все с ними нормально.
М: Это вообще была ошибка или правильно — контактный способ нанесения?
К: Ну, это не мне решать.
М: Ваше мнение какое?
К: Руководство так посчитало, значит, это правильно, наверное. Способ хороший.
М: Ну, раз он остался жив, значит, не такой он хороший. Вы меня поймите правильно…
К: Ну, я же говорю, обстоятельства сложились так, что ситуация пошла вот так. Контакт есть — значит, проникновение будет хорошее. Выбрали, видимо, в зависимости от ситуации, в зависимости от опыта.
М: Про это спросил, про это тоже.. Добавить что-нибудь хотите, что считаете существенным, что мне стоит отметить в рапорте?
К: Да нет, я считаю, все, наверное, и так информации много. А вы кому сейчас будете звонить еще, если не секрет?
М: Секрета нет, но я буду очень благодарен, если вы не будете никого предупреждать, потому что мне нужно мнение — сами понимаете, мне не нужно, чтобы вы между собой договаривались..
К: Ну видите, я первый, мне никто не позвонил, ни Богданов, ни Макшаков, я, честно говоря, ошарашен вопросами этими всеми, сами понимаете.
М: Константин Борисович, все ошарашены. Представляете, как я ошарашен? Я вообще об этом не знаю ничего, мне позвонили в пять утра, сказали: иди, выясняй. И вот я звоню вам и глупые вопросы задаю. Я вообще об этом знаю очень мало, но работа такая: позвонили — надо делать. Тогда я буду вашим коллегам сейчас звонить, и будет здорово, если вы в течение времени какого-нибудь не будете с ними делиться подробностями, чтобы их рассказ тоже был какой-то более…
К: Я подробностями делиться не буду, я сейчас Макшакову позвоню, он в курсе вообще этого…
М: Он, конечно, в курсе. Макшакову я еще с утра звонил, он, собственно говоря. Я сегодня с утра разговаривал с Богдановым и Макшаковым.
К: А Богданов дал мою фамилию, ребят, соответственно?
М: Ну, естественно.
К: А телефончик нет вашего, связаться с вами, если что?
М: Есть, конечно. 89169122***. Максим Сергеевич.
К: Да, я записал.
М: Если мне нужны будут какие-то уточнения, я еще звонить буду в течение пары часов, так что оставайтесь на связи, пожалуйста, хорошо?
К: Да я всегда на связи, днем и ночью, у меня привычка. С телефоном везде хожу, и в туалет, и в ванную.
М: Понимаю, понимаю. Вот все-таки я не понимаю одной вещи. Они наносили на трусы или на трусы и на штаны? Потому что у меня информация двойная, и я не могу понять.
К: Это Макшаков скажет точно.
М: Ну они мне скажут-то скажут, а я хочу, чтобы вы мне сказали.
К: Я не знаю. Мы работали по трусами и штанам, смотрели, нет ли там каких-то пятен. На трусах видимых пятен не было. На штанах тоже, там флисовые штаны такие, плотные, на них вообще ниче не останется. Тем более они темного цвета, и те и те. Поэтому как нам сказали, так мы и смотрели. Визуально не было видно.
М: Понятно, хорошо, спасибо большое, Константин Борисович, будем на связи, буду обращаться еще.
К: Мы все обсудили?
М: Да-да.
К: А вопрос такой: ничего, что мы это по обычном телефону обсудили?
М: А мы ничего такого не обсуждали особенного. Это экстренная ситуация, я думаю, ничего страшного нет, я с Богдановым согласовал, что буду звонить по такой связи.
К: А, согласовали, да?
М: Да, да.
К: На связи тогда.
М: Удачи, пока

Второй звонок:

«Максим Устинов» (М): Здравствуйте, Михаил Палыч?
Михаил Валерьевич Евдокимов (Е): Алло?
М: Михаил Палыч?
Е: Вы, наверное, не туда попали.
М: *называет номер телефона*
Е: Да, но я Михаил Валерьевич.
М: Прошу прощения, мне отчество ваше дал Константин Борисович Кудрявцев.
Е: А у вас есть другой телефон? Я по сотовому разговариваю.
М: Я согласовал этот звонок с Богдановым Владимиром Михайловичем. Меня зовут Устинов Максим Сергеевич. Я помощник Николая Платоновича Патрушева.
Е: Здравствуйте. А у вас есть телефон, чтобы мы по закрытой связи поговорили? Потому что мы общаемся по открытой. Я извиняюсь, но мы с вами не знакомы.
М: Совершенно верно, я этот звонок по открытой связи с Богдановым согласовал, и Патрушев меня попросил срочно выяснить, потому что руководство там требует очередной рапорт и, знаете, как это происходит: немедленно сделай. Я думаю, вас попросят попозже рапорт написать, а я щаз просто три абзаца пишу в свой рапорт, чтобы отдать понимаете кому. Я только что с Кудрявцевым говорил по поводу двух визитов, и есть, собственно говоря, важнейшие вопросы, которые нужно выяснить. Для того, чтобы мы были убеждены, что у Навального.. Его отправили точно замыв все тело?
Е: А у вас нет закрытой связи оперативной?
М: Прямо сейчас под рукой нет. Поэтому я говорю, что я с Богдановым согласовал звонок по открытой. Ну вы же видите, что я вам звоню через коммутатор. Я же вам не звоню с сотового на сотовый.
Е: Я понимаю, но вы меня тоже поймите, мы с вам не знакомы.
М: Понимаю, но в Москве сейчас 8 утра, и я с пяти утра сижу и всех обзваниваю. Поэтому у меня нет закрытой связи, но ничего такого страшного я не спрашиваю. И я согласовал этот звонов с Богдановым. Поговорите со мной три минуты?
Е: Давайте, хорошо.
М: Смотрите, у меня вопросы к разным людям разные, к вам в первую очередь относительно того, насколько мы уверены, что тело полностью замыли перед отправкой и кто это делал.
Е: Замыли?
М: Ну вот мы с Кудрявцевым обсуждали одежду. Вы же одежду ему передавали, правильно, для обработки?
Е: Давайте по закрытой связи. Ну, на самом деле.
М: Это время занимает, а Патрушев стоит надо мной и говорит: давай бумагу. Я даже не буду уточнять, кому он понесет этот рапорт, я думаю, что мы с вами вдвоем понимаем. Мне просто нужны ответы на простые вопросы.
Е: Знаете, ну я просто честно… А вы с Кудрявцевым не можете проговорить все это?
М: Я с ним только что разговаривал 40 минут. Кудрявцев мне говорит, что по поводу одежду беспокоиться не нужно. По поводу тела Навального нужно разговаривать с вами.
Е: Я по поводу тела вообще ничего объяснить не могу.
М: Хорошо, а кто может объяснить по телу?
Е: Это с БСМП надо разговаривать.
М: А кто там контакт в БСМП? Кудрявцев мне говорит, что тело замыли надлежащим образом, и когда он уехал туда, была гарантия, что на теле ничего не будет обнаружено. Тем не менее, вроде как на теле что-то обнаружено. Соответственно, руководство мне говорит: давай, Максим, выясняй. Я прошу прощения за такой странный звонок, но вы тоже меня поймите. С кем мне поговорить в БСМП, кто замывал тело?
Е: Ну знаете, я не присутствовал при процедуре замывки, там находились только врачи. Лечащий персонал и, насколько я знаю, дважды находилась его супруга. Не могу вам сказать, какие манипуляции там проводились.
М: Вы считаете, могла супруга отрезать какую-то часть предметов одежды?
Е: Я не могу вам ответ на такой вопрос дать. Я не присутствовал при этом.
М: А вещи, которые вы отдали Кудрявцеву, полностью визуально в сохранности были?
Е: Да. Это лучше спросите у Кудрявцева. Они видели, лучше этот вопрос ему задать.
М: А сейчас вещи где?
Е: Насколько я знаю, транспортной полиции.
М: И доступ к ним имеет кто?
Е: Сотрудники полиции.
М: Насколько сотрудники полиции понимают… то есть..
Е: Давайте я вам перезвоню, Максим, что-то мне очень не нравится то, что мы сейчас с вами делаем.
М: Хорошо, спасибо.